Наполеон и беспардонные шаромыги

Annexe : Наполеон и беспардонные шаромыги

В ходе чтения материала Шваль, шантрапа и прочие необидные французские слова некоторые читатели обратили мое внимание на некий материал, висящий «по соседству», и стали его слепо цитировать, не заметив, что та статья зиждется целиком на фантазии автора (и его заблуждении, что по-французски говорили в России лишь в кампанию 1812 г., [re vera если и говорили, то меж собой, ибо французы шли по сплошь выжженной, причем не ими, обезлюдевшей пустыне] а не добрых двести лет безо всяких завоеваний), а не на филологический и исторический анализ, как в нашем материале. Как видно из последнего, французское влияние не русский язык и культуру не имеет никакого касания к 1812 г. Оно началось много раньше, и продолжалось много дольше.

Я приветствую читательские аннексы, но оставляю лишь те, что выдерживают критический анализ, или подтверждены академическими словарями (здесь возможны ремарки, как с отентичностью и «огурцами»).

Основные «поправки» касались этимологии слов, мною не помянутых, но имевших место в компании швали и шантрапы. А также нелепое утверждение. Что де «шваль» какое-то супердревнее слово с приставкой… «ш». Это, очевидно, наивная жертва шарлатанских «словарей», коих премного развелось, в последнее время. Объясню: приставки «ш» в русском (не знаю, как в малоросском) языке нет. Шваль появилась в литературе в середине XIX в. никакие «древние формы» разбуженные тунгусским метеоритом, здесь не присутствуют.

Теперь перейдем к двум другим этимологиям, зацепившим глаз в коментах: шаромыжники и беспардонный.

О шаромыжниках я не писал, поскольку это слово к французскому точно не имеет отношения. Происхождение от cher ami не выдерживает ни филологической, ни тем более исторической критики. Как я уже написал supra, эпонимное явление должно быть продолжительным во времени, дисперсным в пространстве и частым по прецедентам. Это глоттологический постулат. Есть второй путь: сознательная «прививка» иностранного или синтезированного неологизма самими грамматиком (так часто делал, например, Рабле). Но это явно не наш случай.

Кампания 1814 г. Худ. Э. Мэсоньé, 1864 (Мюзе д'Орсэ). Все выглядит так же, как в кампанию 1812 г., разве что, снега не хватает (ныне некоторые интернет-умельцы его подрисовывают, и выдают за русскую кампанию).

Разберем гипотезу с «пленными французами, собирающими донат». Во-первых, блуждающие пленные — это чистый плод фантазии автора изначального материала (на дзыне лишь его рерайт). Нигде достоверного описания таких ситуаций вы не найдете, в отличие, например, от приведенных мною невольничьих торгов, запечатленных в истории множество раз, и ставших аксиомой.

Сам факт массы здоровых пленных — бред. Наполеон не проиграл ни одного сражения — откуда взяться толпам пленных? Тех, отбившихся от колонн (при отступлении) одиночек, сразу рубили казаки, хорошо натренированные бить со спины. Также было и с группами отставших, — см. «Наполеон» академика Е. Тарле. Лишь больные и серьезно раненые попадали в плен (но чаще падали и замерзали на месте: «Дорога на десятки километров была усеяна валявшимися трупами»[1].). Единственная крупная масса, доставшаяся врагу, — это примерно 10 тыс. оставшихся на восточном берегу Березины, после преждевременного подрыва мостов. И! это сплошь были иностранцы (в основном немцы, отчасти итальянцы), и они тут же были массово изрублены казаками. Даже если кого-то пощадили, что вряд ли, то см. пункт первый —они не были французами.

Семантический и морфологический разбор «гипотезы»: шерами (cher ami) — милый друг, обращение очень близкое, и к равному, а не униженное, при просьбе о подаянии. Здесь бы сказали мёсьё или жа(н)тийом (gentilhomme — добрый господин; в английском это французское слово звучит как хорошо известный вам «джентльмен»).

Вдогонку фонетический анализ, пусть в нем уже и нет нужды. Фонетически шерами и шаромы сходны лишь на дилетантский взгляд. В русском вербально О легко превратится в А, но не наоборот, как якобы случилось здесь. Это даже не парономазия. Эта байка сродни тем, что японское междометие сука (значение: вон оно как, надо же, вот как) прижилось от ругательств русских пленных в 1904—1905 гг.

Так откуда же взялся шаромыжник? Это производное «шаромыги» от (что не может вызывать сомнений) слова «шàром» (на халяву, есть совр. арго вам знакомый: «нашару» что-то получить).

Слово хорошо объяснено «Ушаковым»: «шаромыга, шаромыги, м. и ж. (простореч. презрит.). человек, любящий поживиться на чужой счет, жулик, обманщик. Входил на двор не шаромыга, а торговый человек. Кокорев. (От слова шаром с суф. -ыга из народного (первонач. арготического) выражения шаром-даром (откуда шарма-дарма) – даром, ни за что, без всякой затраты…» Далее, идет, опровержение «шерами-шной» версии происхождения слова, придуманной Далем, той, искаженную форму[2] которой мы выше подвергли безусловной деструкции.

°°°

Можно с уверенностью заявить, что ни одно из нескольких тысяч заимствованных французских слов не прижилось в короткий период кампании 1812 г., составивший всего 1/400 всего французского периода российской культуры.

Повторю, что все эти "наполеоновские" теории происходят от элементарного невежества, незнания, что в России без малого 200 лет «высшие» классы, интеллигенция, и даже часть буржуазии (зажиточное мещанство) говорили по-французски. С разной степенью успеха, но достаточно, чтобы французское слово "пардон" стало русским (настолько, что словари иностранных слов его не приводят), а прилагательное беспардонный родилось как обозначение наглого поведения, поскольку все тогда говорили "пардон", в соответствии с бонтоном.

Au revoir ! То есть, увидимся.

[1] Тарле Е. Нашествие Наполеона на Россию 1812 г. // Сочинения в двенадцати томах. Т. VII. М., 1959. С. 723.

[2] Даль (точнее, его сомнительный источник) полагал такую ситуацию с отступавшими французами. Это еще бы имело смысл, если бы на их пути (как туда, так и обратно) имелись целые селения с абитанами, а не выжженная, еще русской армией при отступлении, бесплодная безжизненная земля. Об этом свидетельствует такой факт, приводимый Тарле: в армии Кутузова, шедшего за отходившим Наполеоном, за два месяца потери составили 70 тыс. из 97 тыс. (72%), причем на боевые пришлось лишь 12 тыс. Всех прочих свалили голод и болезни.